Жил когда-то в Киеве некий князь, и был возле Киева Змей, и каждый год посылали ему дань: молодого парубка или дивчину.
Вот
подошёл черёд дочки самого князя. Нечего делать: раз горожане давали,
надо и ему давать. Послал князь свою дочку в дань Змею.
А дочка
была такая красивая, что и не рассказать. Вот Змей ее и полюбил. И стала
она к нему ластиться и спрашивает у него однажды: — Есть ли,— говорит,— на свете такой человек, что мог бы тебя одолеть? —
Есть,— говорит,— один такой в Киеве, живёт над Днепром. Как затопит он
печь в хате, так дым под самые небеса подымается; а как выйдет к Днепру
кожи мочить (ведь он кожемяка), то несет не одну, а сразу двенадцать; и
как намокнут они в Днепре, я возьму да за них и уцеплюсь, вытащит, мол,
он или нет? А ему все равно: как схватит, то и меня заодно с ними чуть
на берег не вытащит. Вот его одного только и боюсь.
Запало это в
голову княжне, думает: как бы ей весточку домой подать да на волю к
отцу выбраться? А при ней не было ни души, только один голубок.
Выкормила она его еще в то счастливое время, когда в Киеве жила. Думала,
думала, а потом взяла и написала отцу-батюшке: «Вот так, мол, и так,
говорит. Есть у вас, батюшка, в Киеве человек по имени Кирило, а по
прозвищу Кожемяка. Просите его через старых людей, не согласен ли со
Змеем сразиться, не вызволит ли меня, бедную, из неволи! Просите его, и
словами и подарками, да чтоб не обиделся он за какое случайное слово!»
Написала
так, под крылышко голубка привязала да и выпустила его в окно. Взмыл
голубок под облако и прилетел домой, к князю на подворье. А как раз в ту
пору по двору бегали дети. — Батюшка, батюшка,— говорят,— видишь голубок прилетел от сестрицы?
Возрадовался князь поначалу, а потом подумал и опечалился: «Загубил уже, верно, проклятый ирод моё дитятко».
А
потом приманил к себе голубка, глядь а под крылышком грамотка. Он за
грамотку. Читает, а дочка и пишет: так, мол, и так. Вот призвал он
тотчас к себе всю старшину. — Есть ли такой человек, что прозывается Кожемякой? — Есть, князь. Живет над Днепром. — А как бы к нему подступиться, чтоб не обиделся?
Вот
посоветовались да и послали к нему самых старых людей. Подходят они к
его хате, отворили потихоньку двери да так и оробели. Смотрят сидит на
земле сам Кожемяка к ним спиной и мнёт руками двенадцать кож, и только
видать, как большущей седой бородой качает! Вот один: — Кахи! Встрепенулся Кожемяка, а двенадцать кож только — хлоп, хлоп! — и лопнули все. Обернулся к ним, а они ему в пояс: — Вот так и так, прислал к тебе князь с просьбой.
А он и не смотрит, не слушает: рассердился, что двенадцать кож из-за них порвал.
Они снова давай его просить, давай умолять. Вот беда! Просили, просили да так и пошли, головы понуря.
Как тут быть? Печалится князь, печалится старшина. — А не послать ли нам еще и молодых? Послали людей помоложе — и те ничего не поделают. Молчит и все, будто не к нему и обращаются.
Пораздумал
князь и послал к нему малых детей. Они пришли да как начали просить,
как стали на колени да как заплакали, тут уж Кожемяка не вытерпел, сам
заплакал: — Ну, для вас-то я сделаю! И пошёл он к князю.
— Давайте же мне,— говорит,— двенадцать бочек смолы да двенадцать возов конопли!
Обмотался
коноплёй, осмолился хорошенько смолой, взял такую булаву, что, может, в
ней пудов десять, да и двинулся к Змею. А Змей и говорит: — Ну что, Кирило, биться пришёл иль мириться? — Да где уж мириться? Биться с тобой пришёл!
Вот
и начали они биться, так земля и гудит. Что ни разбежится Змей да
ухватит Кирила зубами, так кусок смолы и вырвет; что ни разбежится да
ухватит, так клок конопли и вырвет. А он его здоровенной булавой как
ударит, так в землю и вгонит. А Змей, как огонь, пылает, так ему жарко; и
пока сбегает к Днепру напиться да прыгнет в воду, чтобы слегка
поостыть, то Кожемяка уже коноплёй обмотался да смолой осмолил-ся. Вот
выскакивает из воды проклятый ирод и только разгонится навстречу
Кожемяке, а тот его булавою и хвать — только эхо прокатится! Бились,
бились — только пыль столбом да искры скачут. Разогрел Кирило Змея
получше, чем кузнец лемех в горне,— так и фыркает, так и захлёбывается
окаянный, а под ним земля стонет.
На горах народ стоит: ждёт, что оно будет! А тут Змеище — бух! Аж земля затряслась! Народ так и всплеснул руками: — Аи да Кирило! Аи да Кожемяка!
С того времени и стало называться то урочище, где Кирило жил, Кожемяками.
